В статье рассматриваются теории и гипотезы зарубежных исследователей по важному, но ещё до конца не изученному вопросу существования у билингвов отличных от монолингвов функций и нейрональных структур, таких как системы, регулирующие переход с одного языка на другой, системы для перевода и контроля за речепроизводством и др. В частности, представлена модель контроля за порождением речевого высказывания у билингва Д. Грина, работы М. Паради и Ф.Фаббро. Затрагивается вопрос латерализации языков в мозге билингва и ставится акцент на роли подкорковых структур головного мозга в языковом контроле у билингвов.

Ключевые слова: билингвизм, языковые функции, смешение языков, контроль за порождением высказывания, латерализация языков, подкорковые структуры.

Перевод с одного языка на другой – одна из форм вербального поведения типичная для билингвов. Однако перевод не должен расцениваться как что-то особенное, свойственное только полиглотам, потому как и монолингвы обладают способностью изменять форму изложения и парафразировать в одном и том же языке фразы и тексты. Переименование и парафраз считаются эндолингвистическим переводом, т.е. переводом внутри одного языка. Экстралингвистический перевод (межъязыковой, или собственно перевод) Роман Якобсон определяет, как истолкование языковых знаков одного языка знаками другого языка [1, с. 362].

Обычно билингвы для выражения своих мыслей пользуются поочерёдно одним или другим языком, не смешивая известные им языки. Это правило строго выполняется, когда собеседник знает только один язык. Действительно, если билингв хочет общаться, он должен использовать язык, известный обоим. Между тем, это правило не соблюдается, когда собеседники знают два или более языков. В этом случае они могут переходить с одного на другой, смешивая некоторые или многие элементы разделяемых ими языков. Существует два типа смешения языков: «switching» и «mixing». Речь идёт о «switching» или переключении, когда человек переходит с одного языка на другой, образуя фразы то на одном, то на другом языке; и о «mixing», когда смешивает элементы двух или более языков внутри одной фразы.

Для феномена смешения языков у полиглотов характерны следующие правила [4:147]:

1) В предложении подлежащее (выраженное местоимением) и сказуемое (глагол) обычно принадлежат одному и тому же языку.

2) Очень редко случается, чтобы только одни предлоги были выражены на другом языке, в отличии от языка, на котором сформирована вся фраза.

3) При смешении слова-функции (слова закрытого класса*) и устойчивые выражения часто произносятся на родном языке.

К языковому смешению относится также систематическая тенденция отвечать на языке отличном от языка, на котором обращается собеседник. ………………………………………………………………………………………………………………………..

*слова закрытого класса – союзы, личные и притяжательные местоимения, предлоги, артикли и т.д.; слова открытого класса- существительные, глаголы, прилагательные.

Явление смешения языков («mixing»), также как и ляпсусы (оговорки, обмолвки) представляют собой ошибки на определённом участке процесса, который идёт от предъязыковой мысли к финальной форме высказывания [10]. Эта гипотеза Эллен Перекман базируется на психолингвистической модели продуцирования фраз М.Ф. Гарретта (M.F.Garrett, 1984), который изучал ляпсусы в речи обычных людей и выделил в процессе порождения фразы четыре уровня:

1) уровень сообщения, связанный с языковыми и неязыковыми системами; здесь устанавливаются концептуальные отношения между элементами фразы;

2) функциональный уровень, где происходит, в зависимости от содержания выражаемого высказывания, отбор слов, которым после будут даны структурные роли внутри фразы (например, кто совершает действие и над кем совершается действие и т.п.);

3) позиционный уровень: на основе информации, полученной от предшествующих двух уровней идёт выбор уместных слов закрытого класса и фонологической формы для слов закрытого и открытого класса;

4) фонетический уровень: на этом уровне детально уточняется фонетическая форма слов, составляющих фразу.

На основе этой психолингвистической модели Э. Перекман предложила разделять языковое смешение на семантико-лексическое, синтаксическое, морфологическое и фонологическое, связывая каждый тип смешения с различными этапами процесса продуцирования фраз.

Ещё в 1930 году О. Пётцль [11] предположил, что за переключение с одного языка на другой ответственна теменная часть левого полушария. Именно она сохраняет равновесие между различными языками и позволяет применять только один язык, в то время как другие невыбранные языки остаются в глубине, не мешая активированной системе. Надо отметить, что данная система переключения присутствует не только у полиглотов, но также и у монолингвов, которые используют её для выбора различных языковых регистров* в соответствии с ситуацией общения. Так один человек при обращении к другому, может выразить просьбу различными способами, используя вежливую форму («Вы не могли бы закрыть дверь?») или прямую («Закрой дверь»). Система, ответственная за выбор одного из двух регистров соответствует, по мнению М. Паради [8], системе ответственной за выбор одного или другого языка при разговоре. Повреждение в этой области приводит к потере способности использовать более абстрактные языковые регистры, которые были известны человеку (как, например, профессиональный язык адвокатов, преподавателей), оставляя нетронутой способность выражаться на обычном повседневном языке. М. Паради считает, что механизмы переключения с одного языка на другой являются всего лишь особым аспектом общих систем, задействованных в деятельности по принятию решений человеком (таких как

……………………………………………………………………………………………………………………..

*регистр – в лингвистике система отбора языковых средств в зависимости от социальной ситуации.

 

стоять или сидеть, говорить или молчать, говорить по-итальянски или по-русски и т.п.).

Была также выдвинута гипотеза, что у билингва во время порождения высказывания, выбранный язык осуществляет функциональное подавление неотобранного языка. В процессе же понимания возможна активация обоих языков, т.к. можно понимать в один и тот же промежуток времени сообщения на двух языках. Привычка смешивать языки характерна для двуязычных сообществ и для некоторых профессий (например, синхронных переводчиков) и показывает более низкий уровень взаимного подавления между двумя языками. Наоборот, если человек привык держать функционально раздельными свои два языка, то в момент, когда он будет говорить на одном из них, системы торможения для другого языка будут работать стабильно и эффективно. В своей работе М. Паради придерживается мнения, что языки, которые известны билингву или полиглоту, обычно разделены на функциональном (физиологическом), а не на анатомическом уровне. Каждый язык создаёт, таким образом, отдельную от других языков нейрофункциональную систему. Он также выдвинул гипотезу существования у билингвов ряда функционально различных и раздельных компонентов [7]:

1) для понимания на языке А и на языке В;

2) для выражения на языке А и на языке В;

3) для перевода с языка А на язык В;

4) для перевода с языка В на язык А.

В 1986 году Дэвид Грин [5] предложил общую модель контроля за порождением речевого высказывания у билингвов, включающую данные и гипотезы психолингвистики и нейролингвистики. Модель базируется на модульном принципе и предполагает существование различных взаимонезависимых субсистем (субсистемы для анализа слов первого языка (Я1) и второго языка (Я2), субсистемы для продуцирования слов на Я1 и Я2), которые в свою очередь состоят из некоторого точно неизвестного числа отдельных модулей в постоянном взаимодействии друг с другом. По Грину отношения между субсистемами этой модели могут быть трёх видов: активация, торможение (подавление) и энергетические отношения.

М. Паради описал, в частности, характеристики отношений активации [8], предполагая, что каждое слово и каждый язык имеют определённый порог активации, который зависит от частотности использования этого языка или слова, от времени, которое прошло от последней активации и от эмоционального вовлечения, оказывающего сильное влияние как на начальных этапах изучения языка, так и при обращении к речевой (и неречевой) информации, хранящейся в долговременной памяти. Порог активации для иностранного языка выше порога активации для родного языка, поэтому во время изучения второго языка ощущаются затруднения в обработке нового кода (трудности в понимании, производстве речи, необходимость повышенного внимания и т.д.). Обычно порог активации для понимания языка ниже порога активации для его выражения. Использование электрических сигналов для передачи информации является самой важной характеристикой клеток головного мозга. Группы нейронов образуют круги нейронных цепей, которые могут вовлекать различные зоны мозга. Понижение порогов активации является важной функциональной характеристикой нейронов и нейронных цепей, образованных в мозге, причём: чем больше цепь была использована, тем меньше энергии необходимо для её повторной активации. Длительная активация (возбуждение) определённой группы нейронов во время выполнения функционального задания улутшает передачу информации среди нейронов [4, с. 80]. Говоря иначе, повторяющаяся электрическая стимуляция нервной цепи уменьшает энергию, необходимую для активации самой цепи, это означает, что цепь изменилась функционально, уменьшив свой порог активации. Этот эффект является функциональным коррелятом долговременной памяти. В следствие обучения, также на анатомическом и биохимическом уровне происходят структурные изменения синапсов, например, увеличение числа рецепторов в нейропередачах и увеличение размеров дендритных шипиков.

Для регулирования активности внутриклеточных ансамблей имеются не только активирующие, но и тормозящие нервные клетки. Отношения торможения очень важны, причём надо заметить, что эти отношения присутствуют также и у монолингвов. Когда выбрано слово, например, «яблоко», одновременно происходит подавление как семантически близких слов (груша, апельсин, банан), так и фонетически близких (облако, молоко). У билингвов же во время выбора языка отношения торможения между субсистемами подавляют другой, неактивированный язык. Это подавление обычно автоматическое и позволяет избегать интерференции между языками. Следовательно, реализация высказывания на одном языке автоматически тормозит его реализацию на втором языке. Похожее угнетение осуществляется в коленном рефлексе растяжения, где одновременно активируются мышцы-агонисты и тормозятся мышцы-антагонисты. Таким образом, активация слова «яблоко» на языке А (русский) подавляет как эквивалент на языке Б («apple»), так и слова семантически и фонетически близкие в одном и в другом языках; кроме этого подавляет процесс перевода с языка А на язык Б выбранного слова (яблоко – apple).

Вместе с тем Грин подчёркивает важность системы, названной им «генератором энергии». Он пишет, что всем механическим и живым системам для работы необходима энергия. Количество энергии не бесконечно, оно может быть израсходовано, и поэтому нуждается в пополнении. По мнению Грина, каждый язык имеет определённое количество энергии, которая уменьшается по мере использования этого языка. Истратив всю энергию в его распоряжении для изъяснения на языке А, человек временно будет испытывать трудность выражения на данном языке, в то время как сможет говорить с большей лёгкостью на другом языке (Б), т.к. этот язык будет располагать ещё неизрасходованной энергией.

Ф. Фаббро, вслед за М. Минковским (M. Minkowski, 1928) считает, что между двумя близкородственными языками существуют особые антагонистические отношения, более существенные, чем между далёкими парами языков. Эти отношения обоюдного торможения похожи на те общие, которые подавляют язык Б, когда мы говорим на языке А. Создаётся впечатление, что мозг расходует, как ни парадоксально, больше энергии на поддержку и разделение двух близкородственных языков (например, итальянский и испанский), а не двух более далёких языков (например, итальянский и русский). Это подтверждают данные, показывающие, что при афазии у полиглотов часто сохраняется только один из родственных языков, в то время как одновременно может быть сохранён язык более далёкий [4, с. 138]. (Так, у человека, знающего испанский, французский и китайский языки скорее всего сохранится один из романских языков и, как ни странно, китайский). В то же время, если язык был выучен после 8 лет, принадлежность родного и иностранного языков к двум различным языковым семьям (например, китайский язык и английский) может отрицательно влиять на знание грамматики второго языка по причине различия грамматических структур в двух языках [3].

При афазии у билингвов страдает в большинстве случаев язык более автоматизированный, т.е. тот, который мы используем не задумываясь (как правило это родной язык), в то время как иностранные языки и мёртвые языки, которые для использования нуждаются в бòльшем понимании и обдумывании, сохраняются лучше [4, с. 160]. Обычно язык, используемый для школьного обучения и в научно-профессиональных контекстах, менее автоматизирован, чем язык повседневного общения. Этот процесс можно объяснить последними исследованиями систем долговременной памяти, где особое внимание уделяется разнице между имплицитной и эксплицитной памятью. Известно, что эти две системы памяти находятся в разных мозговых структурах: в то время как имплицитная память затрагивает подкорковые и некоторое ограниченное число корковых структур, эксплицитная обширно представлена в корковых структурах. М. Паради выдвинул гипотезу, что первый язык, будучи выученным неформальным способом, посредством постоянного повторения и неосознанно, должен находиться в основном в системах имплицитной памяти [9]. В связи с этим, родной язык должен быть представлен больше в подкорковых и в некотором ограниченном числе корковых языковых структурах, в то время как второй язык и другие иностранные языки, известные полиглоту, если усвоены эксплицитно, расположены обширнее в коре головного мозга. (Примерами языков, усвоенных чисто эксплицитным способом, являются мёртвые языки). Язык, усвоенный имплицитно, организован в более глубоких структурах головного мозга. Несмотря на то, что кора головного мозга ответственна за организацию наиболее тонких и детализированных компонентов двигательных и когнитивных функций, вместе с подкорковыми центрами контролирует деятельность по порождению и поддержке этих функций. Кроме этого, эти центры вовлечены в регуляцию эмоций, внимания и памяти. Схематично можно разделить подкорковые структуры на две группы: базальные ядра и таламус. Базальные ядра в основном состоят из трёх основных частей: хвостатого ядра, скорлупы и бледного шара. Ряд исследований показывает, что базальные ядра и таламус образуют серию кругов нейронных цепей, активирующих и контролирующих функции, которые до недавнего времени считались свойственными только коре головного мозга [4, с. 90]. Кора головного мозга посылает возбуждающие импульсы двум базальным ядрам – хвостатому ядру и скорлупе. Возбуждение также поступает из важного участка мозга – чёрной субстанции. Важность этого участка подчёркивает тот факт, что пациенты с болезнью Паркинсона имеют дегенеративные изменения именно в этой структуре головного мозга. Симптомами этой болезни являются ригидность мускулов, тремор в состоянии покоя и общее затруднение начала мыслей и движений. Хвостатое ядро и скорлупа, наоборот, производят торможение на бледный шар, который, в свою очередь, тормозит деятельность некоторых ядер таламуса. Когда эти ядра активированы (в связи с подавлением бледного шара), они возбуждают фронтальную кору, которая участвует в организации и планировании двигательного и когнитивного поведения, в том числе речевого. Структуры базальных ядер доминантного (левого) полушария и таламуса принимают участие в порождении высказывания, в то время как кора головного мозга после активации высказывания, регулирует последние этапы процесса речепроизводства [4, с. 93].

Проведённые исследования подтверждают участие базальных ядер левого полушария в регуляции языковых функций у билингвов [4, с. 168]. Главный вклад этих структур следующий:

1) участвуют в процессах начала и мотивационной поддержки порождения высказывания;

2) вовлечены в процесс формулировки грамматически правильных фраз;

3) участвуют в семантическом и фонетическом контроле слов, которые должны быть произнесены;

4) регулирует переключение с одного элемента языка на последующий;

5) принимают участие в наиболее автоматизированных процессах перевода.

Не так давно группа американских учёных, описала афазию у двуязычного пациента с поражением правого (недоминантного) полушария [12]. Пациент продолжал изъяснятся на обоих языках, но потерял способность к использованию автоматизированного языка (был не в состоянии повторить молитву, которую до этого произносил каждый день). Исследователи предположили, что скорее всего именно подкорковые структуры правого полушария участвуют в регуляции вербальных автоматизированных процедур с высоким эмоциональным содержанием. Родной язык сохраняет более близкие связи с эмоциональным центром человека, в то время как использование иностранного языка обычно отдалено от глубинных эмоциональных компонентов и усиливает психологическую защиту человека в момент для него особенно трудный или психологически сложный.

Со второй половины XIX века известно, что за речь отвечает левое полушарие головного мозга у 90% людей. У новорождённого ребёнка оба полушария могут брать на себя контроль за языковыми функциями. Постепенно, вместе с созреванием головного мозга, эта способность уменьшается в пользу одностороннего представления языка в левом полушарии. После 8 лет основные компоненты языка (фонологические и синтаксические) прочно закреплены в левом полушарии головного мозга. Изучение двуязычных пациентов с афазией дало возможность понять, что организация языков в мозге билингва во многом зависит от способа усвоения языков, от возраста в котором это усвоение происходит и от уровня языковой компетенции. В частности, внимание было уделено исследованиям грамматических компонентов первого и второго языка. Результаты были следующие: для первого языка (Я1) грамматические элементы (или слова закрытого класса) были представлены в лобной доли левого полушария. В то время как семантические элементы первого языка (слова открытого класса) представлены в задних отделах обоих полушарий, главным образом слева. Когда язык был выучен после 8 лет, слова открытого класса обоих языков были представлены в одних и тех же мозговых структурах (задние участки обоих полушарий, больше слева), в то время как слова закрытого класса были представлены в разных мозговых структурах: в лобной доли левого полушария для Я1 и в задних участках мозга для Я2 (словно это слова открытого класса). Это означает, что язык, выученный после 8 лет, меньше представлен в системах процедуральной памяти. Когда же язык был усвоен до 8 лет, слова закрытого класса (или главные грамматические элементы) были организованы в тех же нервных структурах, что и для первого языка [6]. Другие исследования (Kim K., 1997, Chee M., 1999) показали, что у ранних билингвов (второй язык выучен до 7 лет) и у поздних билингвов, область мозга, отвечающая за понимание была одна и та же (зона Вернике) для обоих языков, в то время как участок, ответственный за фонемическое и грамматическое производство речи (в зоне Брока), был один и тот же у ранних билингвов, и два языка были представлены в разных участках зоны Брока у поздних билингвов.

Правое полушарие с точки зрения вербальной коммуникации отвечает за её «неязыковые» компоненты, такие как просодия, прагматика (формулировка и понимание метафор, анафор, непрямых языковых актов, иронических выражений и т.п.) и за некоторые аспекты использования и понимания текстов. Кроме этого оно ответственно за понимание часто употребляемых слов, слов, которые могут быть легко зрительно представлены и конкретных слов. При продуцировании речи правое полушарие тоже активируется, но, в то время как левое активируется только в определённых речевых участках, правое активируется глобально. В момент порождения высказывания, правое полушарие отвечает за поддержку общего внимания, контроль эмоций, оценку невербальных стимулов в отношении собеседников. В усвоении языка, особенно на начальных этапах, правое полушарие играет очень важную роль. Это объясняется тем, что оно имеет более развитую структуру связей между разными участками полушария, что, в свою очередь, позволяет ему перерабатывать новые стимулы в более эффективной манере. Наоборот, левое имеет последовательную нейрональную структуру (информация обрабатывается последовательно по этапам), и поэтому ему труднее перерабатывать стимул, для которого не находит уже существующих кодов или программ. Вероятно, правое полушарие имеет анатомическую структуру, которая специализируется на переработке новых стимулов, и только впоследствии языковым материалом завладевает левое полушарие.

Благодаря многочисленным клиническим и экспериментальным исследованиям, направленным на изучение организации языков в мозге билингва, учёные смогли заключить, что языки полиглота расположены частично в общих областях мозга и частично в разных и определённых областях и, что, возможно, языки, расположенные на макроскопическом уровне в одних и тех же участках мозга, на микроскопическом уровне представлены в различных нервных цепях [4, с. 216]. В конце 60-х годов некоторые нейропсихологи предположили, что билингвы имеют отличную от монолингвов мозговую организацию языковых функций. М. Альберт и Л. Облер [2], рассматривая гипотезу Герлиц фон Манди (G.Gorlitzer von Mundy, 1959) (который первым предположил различную латерализацию для первого и второго языка у полиглотов), проанализировали данные по афазиям у билингвов и пришли к выводу, что травма правого полушария вызывает нарушение речи у 10% двуязычных и менее чем у 5% одноязычных людей. На этой основе они заключили, что билингвы, чаще чем монолингвы, имеют тенденцию расположения языковых функций в правом полушарии. Эта гипотеза вызвала бурные дискуссии по поводу вовлечённости правого полушария в языковые процессы при билингвизме. Однако последующие исследования полностью не подтвердили эту гипотезу и вопрос о межполушарной ассиметрии у билингвов остаётся до сих пор открытым.

Стоит подчеркнуть, что не только этот, но и другие вопросы, касающиеся организации языков в мозге билингва, остаются ещё нерешёнными. Исследования в этой области должны продолжаться, в частности, исследования различных типов памяти, которые вовлечены в изучение и усвоение языков; работы, посвящённые роли подкорковых структур в языковом контроле, анализу афазий у двуязычных детей, а также изучению перевода с точки зрения нейролингвистики.

ЛИТЕРАТУРА

1. Якобсон Р.О. О лингвистических аспектах перевода. // Избранные работы. М: Прогресс, 1985. – С. 361-368. – 456 с.

2. Albert M. L., Obler L. K. 1978. The bilingual brain: Neuropsychological and neurolinguistic aspects of bilingualism. New York: Academic Press.

3. Epstein S.D., Flynn S., Martohardjono G. 1996. Second language acquisition : theoretical and experimental issues in contemporary research. Behavioral and Brain Sciences. 19 (4 ): 677-758.

4. Fabbro F. Il cervello bilingue. Neurolinguistica e poliglossia, 1996, Roma: Astrolabio.

5. Green D. 1986. „Control, activation and resource: A framework and a model for the control of speech ii bilinguals”. Brain and Language 27: 210223.

6. Neville, H. J., Mills, D. L., Lawson, D. S. 1992. Fractionating Language: Different Neural Subsystems with Different Sensitive Periods. «Cerebral Cortex», 2: 244-258.

7. Paradis M. Aphasie et traduction. Meta: International Translators’ Journal, 1984, 29:57-67.

8. Paradis, M. 1993. “Multilingualism and aphasia”. In Blanken G. et al.(eds), Linguistic Disorders and Pathologies. Berlin: Walter de Gruyter, pp. 278-288.

9. Paradis, M. 1994. Neurolinguistic aspects of implicit and explicit memory: implications for bilingualism. In N. Ellis (ed.), Implicit and explicit learning of Second Languages. London: Academic Press. 393-419.

10. Perecman E. 1989. Language processing in the bilingual: evidence from language mixing. In L. Obler & K. Hyltenstam, (eds.), Bilingualism across the lifespan. Cambridge: Cambridge University Press, pp. 227-244.

11. Pötzl, O. Aphasie und Mehrsprachigkeit. Zeitschrift für die gesamte Neurologie und Psychiatrie, 1930, 124:145—162.

12. Speedie, L.J., Wertman, J.T. e Heilman, K.M., 1993, Disruption of automatic speech following a right basal ganglia lesion, in «Neurology», 43, pp. 1768-1774 .