Я возглавляла небольшой коллектив, буквально четыре человека, который создавал учебник «Русский без границ». Это был учебник для детей-билингвов. Я не очень люблю этот термин, мне больше нравится термин «семейный язык», но, в принципе, это не существенно. Почему я не люблю термин «билингва»? Потому что, я думаю, абсолютного двуязычия не бывает. Конечно, есть пример Набокова, но это, скорее, редкость. В принципе, такие люди есть, но мне встречались нечасто. Дети-билингвы – это обычно дети эмигрантов или дети, которые растут в русскоязычных семьях в иноязычной среде. И начинать учить этот язык с нуля по методике РКИ было бы неправильно. Так мы теряем время. Чем характеризуется семейный язык? Пассивный запас лексики намного больше активного, то есть дети понимают, но им трудно говорить. Устные навыки развиты лучше, чем письменные. Они иногда могут очень хорошо выразить свои мысли, но не умеют их записать – пишут записки родителям на латинице или на алфавите той страны, в которой они живут. Культурные знания хаотичны и не имеют систематического характера. И на этом я хотела бы остановиться особо, потому что это тема для дискуссий, а во многих дискуссиях это совершенно не обсуждается или мало обсуждается.

Недавно мы провели очень интересное исследование того, что дети из русскоязычных семей знают о России. И получили, надо сказать, устрашающие результаты. Дети, например, не знают, что Москва – это столица России, они не представляли себе, что такое Октябрьская революция и почему она произошла, – в этом смысле, наверное, можно им позавидовать, но всё-таки нужно понимать, что это важнейший этап истории и страны, и мира. Речь не только о культурных знаниях, связанных с историей, культурой и литературой. Да, из всех выдающихся людей в большинстве своём они назвали только Пугачеву и Киркорова. Я не сомневаюсь в величии этих людей, но мне кажется, что можно было бы назвать ещё пару-тройку имен. Их знание речевого этикета – того, что принято или не принято в России, – тоже не радует.
Применение языка ограничено в основном бытовой сферой. Ребенок, если вы скажете ему, что котлета лежит в холодильнике, не умрет с голоду, – вы можете спокойно это объяснить ему по-русски. Но, поскольку языком обучения является язык страны – в нашем случае иврит, – на какие-то более отвлечённые темы говорить ему очень трудно. Даже если он выучит алфавит и научится складывать из букв слова, читать ему будет крайне тяжело.
Зачем они учат русский язык? Очень важно понимать наших учеников. Не потакать, но понимать, чего они от нас ждут, и определённым образом соответствовать их ожиданиям. Иначе, если ребенку это будет неинтересно, он будет голосовать ногами. Поскольку в большинстве стран русский язык не является обязательным предметом и часто его изучают на факультативах.
Проблема не нова, и Сергей Довлатов и Дина Рубина сформулировали её значительно лучше, чем я. Дети часто считают русский язык действительно домашним, совершенно необязательным для изучения. Тот факт, что родители часто не говорят с ними или недостаточно хорошо знают язык страны, в которой они живут, не способствует взаимопониманию между ними и тому, чтобы дети уважали и ценили родителей.
В тот момент, когда мы начинаем изучать язык в школе, особенно в государственной системе, мы поднимаем престиж не только языка, не только страны, но мы поднимаем престиж семьи, и родителям это очень важно. Например, в Израиле меня каждый раз удивляет, что родители приходят ко мне на родительское собрание, хотя далеко не все дети будут сдавать русский язык. Они просто могут со мной поговорить. У них есть своё мнение, они возмущаются, почему я не преподаю Толстого и Достоевского, и я даже готова объяснить им, почему, и выслушать их претензии, – им это важно, и это очень много.
Какими должны быть, в моём представлении, учебные пособия? Они должны быть, безусловно, занимательными, чтобы детям было интересно. Моя коллега рассказала мне совершенно замечательную историю. На уроке они читали рассказ Чехова, потом к ней подошла девочка и сказала: «Вы знаете, на свете столько прикольных рассказов, а вы нам приносите неизвестно что». Я не уверена, что понимание прикольного у нас и у детей одинаковое, но всё-таки мне кажется, что мы можем найти что-то, что было бы интересно и той, и другой стороне. По крайней мере, объяснить им, что Чехов может быть прикольным.
Обучение должно соответствовать разнообразию ученических личностей. Нам часто кажется, что ученики – это выструганные столбы, которые должны быть похожи один на другой, но мне кажется, что прелесть нашей профессии заключается именно в том, что эти люди разные.
Один очень важный момент, о котором часто забывают: учебники должны соотноситься со школьной программой и с образовательными традициями страны проживания. Учебники должны быть разными. Я не уверена, что учебник, например, для Турции и учебник для Эстонии может быть один и тот же. При этом я ни на секунду не сомневаюсь, что преподаватели из Турции могут пользоваться какими-то материалами из учебника для эстонских детей.
И, конечно, учебники должны учитывать изменившиеся за последние десятилетия традиции и реалии. К сожалению, составлять учебники – дело людей, в основном, пожилых. За это не очень хорошо платят, и это не очень престижное, к великому сожалению, занятие. Я пользуюсь учебниками, которые были изданы нашим министерством образования, и у меня один из наших учеников спросил: «Марина, а эти тёти, которые их писали, они вообще в курсе, что изобрели Интернет?»

Литература. Это должны быть тексты, которые будут интересны ученикам. Например, Пришвина за границей читать невозможно. Упорное стремление обязательно включать описание подмосковного леса, который для израильского ребенка или ребенка в Калифорнии не очень понятен и актуален, на этом этапе мне кажется неправильным. Это не значит, что они потом об этом не прочтут, но я думаю, что первая заповедь, которой должен следовать учитель в школе – это «не навреди». И если мы вызовем отвращение тем, что делаем, это не пойдёт нам на пользу.

Кроме того, мы должны помнить, что, обучая русскому языку, мы обучаем не только русскому языку. Мы работаем, как я уже сказала, в контексте всей системы образования. И когда мы учим детей читать текст, мы их учим читать не только русский текст. В Израиле проведены очень интересные исследования, которые говорят о том, что дети, которые изучают русский язык, лучше справляются и с английским, потому что навыки, выработанные при понимании текста, они переносят с одного языка на другой.
И ещё одна вещь: очень важно, чтобы грамматика в этих текстах была не целью, а средством, потому что дети не хотят слишком часто делать упражнения. Если вы спросите ребенка, что он хочет: играть или учить правила, то он скажет, что хочет играть. Сегодня существуют интересные языковые методики, есть очень интересные задания, которые позволяют превратить обучение грамматике в игру. Мне кажется, не жертвуя правилами и не жертвуя тем, что для нас как для преподавателей так важно, мы можем это сделать.
Марина Низник (Из выступления на X Ассамблее Русского мира (Москва, 3 ноября 2016 г.) http://russkiymir.ru
Вот недавно к нам в Израиль приезжали представители издательства “Златоуст”, привозили учебники. Один из учебников называется “В цирк”.
Я сразу вспомнила своё детство. Меня достаточно часто водили в цирк. Я помню, что всегда около здания цирка продавали мячики на резинке. И я всегда просила маму купить этот мячик.
Для тех, кто не знает что такое мячик на резинке, рассказываю. Брали несколько листочков красивой цветной обёрточной бумаги, насыпали туда очень мелкие деревянные опилки, формировали небольшой мячик размером, чтобы он помещался в детскую ладонь и фиксировали катушечной ниткой. Далее обматывали этот шарик тонкой резинкой, оставляя один длинный конец. Ребёнок держал мячик за этот длинный конец резинки, размахивал рукой вверх и вниз, а мячик попадал точно в ладонь ребёнка, отскакивал от неё и снова попадал в ладонь. Я обожала играть с таким мячиком! Ещё мне нравилось, что он недолговечный, что буквально на второй день хлипкая конструкция мячика рвалась и нужно было его выбрасывать.
Я и в уголке Дурова была в детстве, и в цирке на Цветном бульваре в Москве (видела, как в почётной ложе это же представление смотрел Никулин). Хотя я и не жила в Москве, а жила в Самаре, который тогда назывался Куйбышев. Как видите, у меня много эмоций и воспоминаний связано с цирком. Возможно, что и у авторов учебника тоже, как и у меня много эмоций от посещения цирка в детстве. Но! Есть ли подобные эмоции, воспоминания у современных детей?
Сейчас я живу в Израиле. Да, к нам приезжал цирк дю Солей. Некоторые дети смотрели представление цирка. Но, например, животных не разрешают привозить в Израиль, поэтому в программе нет номеров с дрессированными животными. Нет смешной клоунады. И поэтому, а может по другим причинам, но цирк не производит ТАКОГО впечатления на современных детей. Хотя после представления они рассказывают, что им понравилось, что было интересно. Что-то их удивляет и поражает.
Но, мне кажется, что сильных эмоций посещение цирка почему-то не вызывает.
Итак, какая же связь с учебником, который называется “В цирк”? Если у ребёнка сам цирк, посещение цирка не вызывает сильных положительных эмоций, то и учебник не вызовет этих эмоций. Авторы учебника “В цирк” живут в Москве. Очень возможно, что отношение детей к цирку в Москве совсем другое. Да и цирк там реально интересный и есть смешная клоунада и прочее.
Светлана Горячева, Израиль