В этой гимназии с 1926 г. учился мой приятель Боря Мартино, с которым мы вместе учились в русской начальной школе. На переменках мы встречались, и говорили между собой по-русски. Ребята знали, что мы русские и не видели в этом ничего особенного. Утром я говорил в гимназии по-сербскохорватски, а дома – по-русски.

Во 2-м классе гимназии (6-й год учения), мы начали учить французский язык. На первом уроке учительница спросила нас, кто из нас владеет иностранными языками. Из 30 ребят 6 человек подняли руки. Первого, кого она спросила, говорил по-немецки. Оказалось и ещё три немца. Учительница отметила важность немецкого языка и сказала, что образованному человеку надо владеть французским и немецким языками и, что мы в гимназии будем тоже учить немецкий язык. Пятый говорил по-итальянски, и учительница с похвалой отозвалась об итальянском языке. Когда же я сказал, что говорю по-русски, то учительница сказала только, что, русский язык, конечно, иностранный, и ничего больше. Я был обижен, не за себя, а за русский язык.

Важность русского языка я понял, когда в 5-м классе (9-й год учения) мы стали проходить историю сербскохорватского и словенского языков. Учитель всегда предлагал мне читать и переводить старинные тексты на старо-славянском, на церковно-славянском и на славяно-сербском. Это оживляло урок. История сербскохорватского, была одновременно и историей русского языка. Мне очень нравился этот предмет. Его бы следовало ввести и в русских школах.

В 3-м классе в 1930-1931 гг. мы с Борей поступили в югославские скауты и поехали с ними в лагерь на целый месяц. Для нас это было впервые быть полностью, от подъёма до отбоя, окруженными сербско-хорватским языком. Мы пели вместе со всеми их песни, участвовали в общих разговорах и только изредка говорили между собой по-русски. Я не замечал разницы. Мне было всё равно на каком языке говорю.

В том же году мы записались заочно в русские скауты. Такие как мы заочники назывались одиночками. Мне было 12 лет, а Боре 13 с половиной. Письма писал он, а я их только читал.

Однажды осенью 1932 г., когда мне уже было почти 14 лет, я получил письмо из Харбина (Маньчжурия, ныне Китай) от незнакомого скаута с предложением переписки. Я откликнулся. Было очень интересно. Потом у меня завязалась переписка с Нарвой (Эстония) и с девушкой в Париже.

В 16 лет я окончил курс для скаутских руководителей и решил взяться за работу с одиночками, которая к 1935 г. заглохла. В городе Яйце (Босния) было мало русских, а детей только мальчик и девочка лет 12. Я поехал познакомиться и записал обоих в одиночки. Мальчик на письмо не ответил, а девочка написала письмо, к которому мать сделала приписку, что это её первое письмо по-русски, что дочка не хотела учиться писать по-русски, а тут сама пришла и попросила ей помочь.

В Сараеве была Русская воскресная школа с преподаванием русского языка и истории. Школа открылась в 1931 г. и закрылась в 1932 г. Дети, которые ходили 6 дней в местную гимназию, не хотели сидеть в классе еще и в воскресение. Я ходил на занятия, потому что родители посылали, и был рад когда школа закрылась. Через 2-3 года занятия возобновились.

В 1937 г. я стал начальником Сараевского отряда скаутов-разведчиков. Чтобы привлечь новичков я предложил заведующей воскресной школы свою помощь, с правом записать учеников в отряд. После уроков русского языка, я стал преподавать родиноведение, разучивать песни и играть. Я подобрал целый ряд игр, дополнявших учение русского языка. Тут был и «Испорченный телефон», лото и другие игры. Дети стали охотно ходить на занятия а я пополнил отряд новичками. Все были довольны, и дети, и родители, и заведующая, и я. Внешкольная работа помогла школьной работе.

Готов поделиться опытом сотрудничества русской школы за границей с внешкольной работой и организовать переписку между русскими зарубежными школьниками. Мой адрес: rpolchaninov@verizon.net

Р.Полчанинов